Рей Манзарек, один из создателей группы The Doors, поговорил с корреспондентом «Парка культуры» о грядущем концерте в Москве, о бас-гитаристе, великой русской культурной революции и о грибах с красными шляпками в белый горошек.
— Если бы вы только знали, как мы истерически счастливы, что вы наконец приехали в Москву. Но с кем вы приехали? Расскажите о новых музыкантах.
— Ну, мы тоже очень счастливы, что наконец-то приедем. Я очень счастлив, и Робби Кригер тоже. Счастье есть! Мы всегда хотели приехать в Россию, но, очевидно, в семидесятые мы не могли этого сделать. Трудно было играть рок-н-ролл в Советском Союзе. А в современной России уже можно. Вообще это очень странно, конечно: Стравинский родом из России, а вы тут рок-н-ролл цензурировали! Что же до состава — я буду играть на клавишах, Робби Кригер будет играть на гитаре, Тай Дэннис играет на барабанах, на басу будет Фил Чен, наш старый друг еще из шестидесятых, а певцом будет Дэйв Брок. Он из группы Wild Child, они пели песни The Doors, так что с материалом он знаком. И он очень хороший певец, отличный парень и настоящий фронтмен. И вот эта банда будет играть перед вами в Москве.
— Зачем вам басист? Вы же всегда играли без басиста.
— Так гораздо проще, и приятнее, и веселее. Он наш старый друг из Лондона. Фил Чен великолепен. Мы с самого начала собирались найти басиста, просто никак не могли выбрать подходящего. Но мне дико нравится. Фил и Тай делают ритм, мы с Робби парим над этим ритмом, над нами Дэйв Брок поет песни, а над ним витает дух Джима Моррисона. Я всегда мечтал, чтобы мы так играли.
— Что вы будете играть?
— Лучшее из The Doors: «Light My fire», «Break On Through To The Other Side», «Back Door Man», «Riders On The Storm». Лучшее из The Doors для лучших людей.
—А аранжировки изменились?
— Импровизации новые, песни старые. «Light My Fire» — это «Light My Fire», она всегда начинается с вступления на клавишах, что там можно изменить?
— А солист? Он будет имперсонировать Джима Моррисона? Он устроит драку с полицией? Что это будет?
— Он будет самим собой, Дэйвом Броком. Но дух Джима Моррисона вы тоже увидите. Кто бы у нас ни пел — Джим им овладевает.
— Вы знаете, есть старые рок-н-ролльщики, которые говорят, что они ненавидят Россию. Том Уэйтс, например, никогда не приедет к нам именно поэтому…
— Да ладно. Вы ж не коммунисты больше. Я, правда, понимаю, что в России все еще многовато страха. Коммунистическая паранойя. Не будьте параноидальны! Радуйтесь! Будьте свободны и открыты. Мы хотим увидеть радостных русских, увидеть душу русского народа. Я люблю русских. Я люблю великое русское кино, великие немые фильмы Эйзенштейна, Пудовкина и Довженко, великую русскую музыку. Я этого ждал много лет: вот дождемся падения коммунизма, освободим русских художников, и мы увидим новый балет, музыку, танец, джаз, рок-н-ролл, классическую музыку. Новых великих композиторов. Вот чего я жду — великое русское искусство XXI века. Я хочу помочь вам начать новую Великую русскую революцию — арт-революцию XXI века.
— И что? Вы что-нибудь видели уже? Из Америки виден этот посткоммунистический новый арт-прорыв? Новые русские музыканты, художники, фильмы? Двадцать лет, вообще-то, прошло с тех пор, как пал коммунизм.
— Нет, мы ничего тут не видим. Мы только знаем, что у вас есть олигархи, очень богатые люди, русская мафия и красивые модели. Вот все, что мы знаем о России в Америке. И это последнее, что мне нужно от России! Я хочу прочесть новые великие русские романы! Последним был «Мастер и Маргарита» Булгакова. Мне нужен новый Достоевский.
— А вот, кстати, про Достоевского, а точнее, про вас. Знаете, я вот никогда не мог себе представить, каково это — больше сорока лет жить и быть, вероятно, самым влиятельным человеком в современной музыке. Вы чувствуете тяжкий вес этого?
— Ну это не вес, это радость. Это весело, понимаете? Он легок как перышко и весь золотой. У меня есть такой особый свет вокруг головы — это все из-за того, что мы создали. Робби, я, Джон Денсмор — нам очень нравится, что люди любят The Doors. Это очень помогает нам жить.
— А как насчет тех, кто нелегально копирует ваши песни? Я нашел вашу музыку на аудиокассетах. Легального рынка не было, и мы пользовались двухкассетниками. А сейчас люди качают вашу музыку. Что вы думаете о той жизни, которую ведет ваша музыка без вашего участия?
— Ну, мы никогда не думали, что нам заплатят из России. В России что, уделяют внимание копирайту? Я всегда знал, что у вас тут все нелегальное. Надеюсь, это поменяется. Но в любом случае благослови вас Господь. Как бы вы ни нарыли музыку The Doors, я рад. Я, конечно, рад и тогда, когда музыкантам платят, мы это все не бесплатно делаем, мы пытаемся заработать деньги на еду, крышу над головой и небольшой автомобиль но, я надеюсь, Россия заплатит свою справедливую долю за наше искусство. Впрочем, если заплатит — хорошо, если нет — тоже неплохо. Все прекрасно. Мир прекрасен, Россия прекрасна, я собираюсь погулять по Красной площади, съездить в Питер и сходить в Эрмитаж, а если останется время — выпить шампанского и поесть икры.
— Я понимаю, что вам этот вопрос задают много лет, но не могу не спросить. Вы можете себе представить, что Джим Моррисон не умер, и какая была бы музыка сейчас?
— Да, меня действительно все время об этом спрашивают. Ума не приложу — почему. Что я, будущее могу предсказывать? Но, видимо, у вас нет выбора, вы же журналисты. Музыка была бы как в «American Prayer». Комбинация поэзии, песен, джаза, рок-н-ролла, на сцене мы бы играли театр, там был бы танец, кино, живое представление, поэзия — в общем, что-то вроде «American Prayer».
— А почему вы не стали делать такие штуки с новым проектом уже в XXI веке?
— Понимаете, мы ждем, когда Джим вернется из Парижа.
— А с этим Дэйвом Броком вы не можете сделать ничего подобного?
— Нет, конечно. Это должен быть Джим Моррисон. Мы тут просто играем лучшее из The Doors с Дэйвом Броком. Нам нужен Моррисон, чтобы завершить круг созидания. Это целый новый мир, новая вселенная.
— И что, новых песен не будет?
— А кому они нужны? Нет, не беспокойтесь. Только старое и лучшее. Да вы и не хотите услышать новые песни. Если я иду на концерт The Rolling Stones, я что, хочу услышать новые песни? Я хочу услышать «Satisfaction» и «Brown Sugar», а когда они играют новые песни, я выхожу в фойе и пью пиво.
— А какой у вас любимый альбом The Doors?
— «Strange Days». Мы тогда перешли с четырехдорожечной на восьмидорожечную запись. У нас тогда была прекрасная студия. Мы только тогда научились как следует писаться. Первый альбом был практически живой, это как в «Whisky A Go Go» (культовый голливудский ночной клуб. — «Газета.Ru») на Сансет-стрип. А второй альбом — это Doors в настоящей студии. Лаборатория! Мы были как безумные ученые.
— А как же «Soft Parade»? Почему-то принято считать, что это самый слабый альбом The Doors, хотя на самом деле…
— Так это все из-за труб и срипок. Все ненавидят трубы.
— Как можно ненавидеть трубы? Я обожаю трубы…
— Так и я обожаю, и вообще, это была моя идея, которая мне до сих пор ужасно нравится. Так что на самом деле, когда они говорят, что не любят эту штуку, они на самом деле не любят меня. Ну а я тогда не люблю их. Но никто не говорит об этом мне прямо. Все только за спиной. Я-то думаю, что «Soft Parade» был отличным альбомом, со скрипками и трубами. Вот в чем дело: они ненавидят, когда The Doors меняются. Менялись… The Doors всегда должны оставаться одинаковыми. Вот почему вы не хотите новых песен. Всегда одинаковыми, оставайтесь в узеньком коридоре. Четыре парня из The Doors должны делать музыку The Doors, одну и ту же, годами, до бесконечности. О Боже…
— А вы так сможете? В одном и том же состоянии ума, в одном месте, в одно время, от начала до конца, снова и снова, пока не разлучит нас смерть… Все те же The Doors…
— Да отлично же! Слава богу! Не то чтобы мы делали это часто. Пару раз в год выбираемся, играем песенки The Doors. Стравинский дирижировал «Весну Священную», и она всегда была одна и та же, до последней ноты. Точно такая же. По крайней мере, мы можем импровизировать.
— А что вы думаете о языческом культе Джима Моррисона? Сколько лет уже? Паломничество к его могиле в Париже…
— А они знают его поэзию? Я тогда полюблю этот культ… Как вы думаете, они знают его поэзию, «American Prayer»? Надо же поклоняться в первую очередь поэту, потом певцу и только потом уже дикарю, безумцу Джиму Моррисону. Если вы поклоняетесь только дикарю — вы не знаете Джима Моррисона.
— Ну я не думаю, что они начинают с поэта. Они начинают с Короля-Ящерицы. Ну и вообще они поклоняются Вэлу Килмеру.
— О-кей (смеется). Но он вообще-то отлично поработал. У меня нет к нему вопросов. Вопросы есть к фильму Оливера Стоуна. Зачем надо было показывать Джима Моррисона пьяным психом? Он был чем-то гораздо большим.
— Видимо последний тупой вопрос, который я не могу не задать.
— Ну, у вас осталось времени всего на два вопроса, так что один из них может быть тупым, а второй уж точно пусть будет умный.
— Когда все кончилось, в 1971 году, и перед тем, как вы начали опять играть песни The Doors в 2001, прошло 30 лет молчания. Жизни без The Doors. Без концертов, без альбомов…
— Ну, я просто был жив.
— Но как? Это должно было быть как пробуждение от странного сна.
— Да так и было. Как будто вышел из кошмара. Странный сон, кошмар, счастливый сон, грустный сон. Просто сон. А сейчас уже XXI век, и мы можем начать сначала. Это как перерождение.
— А тридцать лет до того? Вы просто делали свою работу?
— Это была жизнь без Джима Моррисона. Жизнь в трагедии и печали. Если бы не моя жена, я бы… Я бы поехал в Россию и начал пить водку. Снова и снова. И снова. Но, к счастью, моя жена меня любит. И она вытащила меня из этого ощущения потери Джима Моррисона, удержала и от водки, и от России.
— Вот представьте себе. В России, вероятно, нет людей, которые совсем не знают ваши песни. И в каждом новом поколении в десятом классе школы найдется по крайней мере один фанат. Но представьте себе, что дорз-фрики кончились. И перед вами абсолютно пустое поколение, которое вообще не знает, кто вы. Что вы им скажете? Почему они должны бросить то фуфло, что они слушают, я не знаю, Linkin Park…
— Знаете, что я им скажу? Откройте двери восприятия, примите ЛСД. Прочите книгу «Двери восприятия». Станьте психонавтами. Это главная вещь, которая должна превратить Россию в страну любви в XXI веке. ЛСД. Ну или аммонита мускария, господи, у вас же по всей стране растут волшебные грибы, ну знаете, красные в горошек. Сходите в лес, к реке, в пшеничное поле, представьте себе, что вы Довженко и собираетесь снять кино о пшенице, лягте в поле, съешьте грибов, станьте богом. И тогда начнется революция любви и революция искусства, и Россия перерастет деньги и войдет в великий мир искусства XXI века. Принимайте психоделики — вот что я могу вам посоветовать.